Ольшанский Борис Михайлович

Главная / Ольшанский Борис Михайлович

Я родился в городе Тамбове 25 февраля 1956 года. Мои родители — Михаил Федулович Ольшанский и Варвара Сергеевна Ольшанская (в девичестве Калинина) -родом из Тамбовской губернии.Предки по батюшкиной и матушкиной линии испокон веков крестьянствовали на Тамбовской земле. Пахали землю, сеяли хлеб, разводили пчел… Они были зажиточными крестьянами, православными людьми и всегда, принимаясь за дело, славили Господа. Прабабушка Арина по батюшкиной линии пешком ходила в Киев на поклонение святым мощам.

В годы тотальной коллективизации все мои славные предки были раскулачены, но, к счастью, не сосланы в Сибирь. Отец, Михаил Федулович, прошел всю Отечественную войну. Был трижды ранен. Имел боевые награды. В апреле 1945 года его тяжело ранили в бою. Пуля фашистского снайпера попала в скулу и вышла через левый глаз. Чудом отец остался жив. После лечения в госпитале вернулся в родную деревню Новосельцево, что в 40 верстах от Тамбова. Тогда же встретился с моей матушкой Варварой. В скором времени они сочетались браком. Поскольку экономический беспредел властей в отношении русского крестьянства, начатый в тридцатых годах, продолжался, вынуждены были перебраться в город. В Тамбове жизнь была полегче.В семье родилось шестеро детей — четыре дочери и два сына. Нина, Маша, Анатолий — старшие, я вроде как средний, Люба с Валентиной — младшие. Жили небогато, как и большинство населения страны того послевоенного периода. Отец был инвалидом войны второй группы и особой заботы со стороны властей не чувствовал.Родители передали нам любовь к знаниям и стремление к духовным поискам. В нашей семье у всех имелась склонность к рисованию. Насколько себя помню, я все время что-то рисовал и лепил. Самой талантливой из всех была старшая сестра Нина. Могла легко уловить портретное сходство и в рисунке передать характер. Жаль, что профессиональным художником она не стала.В десять лет родители определили меня в Тамбовскую художественную школу, которую я с удовольствием посещал три раза в неделю после занятий в обычной школе. Приходилось делать большущий крюк, поскольку художественная школа находилась в другом районе, а транспорт ходил плохо. Порой мне приходилось тяжеловато, но, наверное, с трудностей и начинается закалка характера.В общеобразовательной школе дела шли нормально, на уроках запоминал большую часть информации. И дома на подготовку уроков времени уходило немного. Правда, почему-то невзлюбил химию и физику, но твердую тройку имел и по этим предметам.Из произведений художественной литературы читал много и все подряд. Отец часто приносил книги из библиотеки. Повзрослев, я стал сам выбирать книги для чтения. Прочитанное расширяло кругозор и будоражило фантазию.С удовольствием ходил с друзьями в кино, зачастую убегая с уроков. Хотя много времени уходило на рисование, но и фильмы смотрел: порой по два-три раза — билеты тогда были дешевые.Я запомнил то время как хорошее, веселое. Учителя — замечательные люди, хорошо знали свое дело и по-доброму относились к нам. Но, когда вижу свою школу во сне, просыпаюсь в холодном поту. Вот такой парадокс…Другое дело — художественная школа. Курс на академические знания служил установкой и для учителей, и для учеников. Замечательный педагог и художник Алексей Иванович Левшин имел классическое образование, и своим ученикам он пытался передать серьезное отношение и любовь к искусству. Тогда же в школе преподавал талантливый художник Юрий Павлович Новиков. Он сумел зажечь в нас искру творчества. Мы приносили ему кипы листов со своими набросками и зарисовками. Все это он разглядывал и оценивал самым внимательным образом, стимулируя у нас развитие профессиональных навыков. А как живы и интересны были рассказы Юрия Павловича о художниках и искусстве! Побольше бы таких замечательных педагогов в наши школы.Как-то я вычитал в книге об искусстве Н.Н. Ге важную рекомендацию — работать по памяти — и пристрастился к этому занятию на всю жизнь. С каким удовольствием я воспроизводил на бумаге когда-то увиденные и запомнившиеся мне сцены из жизни, лица знакомых и незнакомых людей… Это очень помогает в работе над композициями, сообщая убедительность изображаемым сюжетам.Занятия по живописи в художественной школе вел Юрий Иванович Киселев. Ученик А.И. Курнакова, Киселев после окончания орловского института вернулся на родину в Тамбов под начало А.И. Левшина. Увлеченный художник и разносторонне развитая личность, он и нас, ребят, увлек рассказами о многогранности мира искусства. С тех пор и до сего времени нас связывает крепкая творческая дружба. Мы с ним часто встречаемся и обсуждаем проблемы и возможности живописи, печальное положение в культуре, перипетии повседневной жизни…В художественной школе сформировалась творческая группа. Нас объединили и возраст, и социальное положение, и любовь к искусству. И наша дружба по воле судеб сохранилась до сих пор. Борис Ткачев, Владимир и Николай Кудрявцевы и я — мы вместе ходили на этюды, вместе спустя время учились в Пензенском художественном училище имени К.А. Савицкого. Когда вернулись в Тамбов, вступили в Союз художников России. Постоянно встречаясь, мы и теперь ведем беседы о тернистых путях в искусстве.Еще в художественной школе я начал заниматься исторической тематикой. Меня увлекала и захватывала возможность мысленно перенестись в эпоху, когда происходили изображаемые события, чтобы прикоснуться к необычному, волнующему и неувядающему источнику бурлящих страстей, окунуться в них с головой и дать волю фантазии -это ли не момент истины, подвластный творцу?В классическом и академическом направлении исторический жанр с давних пор считался вершиной живописи — и по сложности исполнения, и по серьезности содержания. Понимание этого усиливало во мне желание посвятить свое творчество истории.Я много рисовал и писал с натуры и по памяти. Большие кипы альбомов и листов с рисунками храню до сих пор. Это создало твердую основу для освоения академических знаний. Я не согласен с бытующим мнением, будто бы серьезная академическая школа сковывает, а то и вообще убивает творческий потенциал. Да, для тех, кто недоучился, -это камень на шее, который тянет на дно, позволяя видеть свое несовершенство. А научиться надо многому. Потребуется не меньше двух десятков лет, а то и по более, чтобы освоить основы академического рисунка и классической живописи. Но упорство и труд будут вознаграждены, когда почувствуешь легкость и уверенность в руке, поймешь красоту бесконечности в великом мире искусства.После окончания в 1973 году и средней, и художественной школы у меня уже не было сомнений в выборе дальнейшего жизненного пути: я твердо решил посвятить себя живописи. После восьмого класса я было поступил в педучилище на художественно-графический факультет, но проучился в нем всего-то месяца полтора. Из-за существовавшего там приоритета естественных наук над живописью я покинул сие заведение и вернулся в девятый класс.Получив дипломы о среднем образовании, мы с Володей Кудрявцевым поехали в Санкт-Петербург (тогда Ленинград), чтобы поступать в художественное училище имени В.А. Серова. До сих пор в памяти стоит то летнее утро, когда мы сошли с поезда и вышли на Невский проспект. Белые ночи были в самом разгаре, и утро наступило почти незаметно. Мы с Владимиром шли по Невскому, и целый мир открывался перед нами: все лучшее в жизни было впереди. С того незабвенного утра город на Неве стал для меня чем-то светлым, возвышенным, дающим творческий импульс видом своих парков, площадей, дворцов и музеев. И пусть архитектура города прозападного образца, но это — «русский Запад». Он и по сию пору манит меня к себе. Так и тянет побродить по улочкам и аллеям прекрасного города, постоять у бурлящих фонтанов и сохранить в памяти взлет и падение сверкающих струй.Мы с Кудрявцевым решили показать свои работы в институте имени И.Е. Репина — и нас допустили до сдачи экзаменов! Правда, на графическое отделение: у нас не было работ маслом.Это еще одно подтверждение того, насколько серьезной была подготовка в Тамбовской художественной школе под руководством А.И. Левшина. Поразмыслив, Володя не стал испытывать судьбу и оставил свои документы в Серовском училище. А я решил рискнуть. Забрал документы из училища и стал сдавать экзамены в институт имени И.Е. Репина.Разумеется, я не поступил, но опыт сдачи экзаменов приобрел большой. Сколько их еще будет в моей жизни, но воля к победе рождалась в ранней юности.Володя Кудрявцев в Серовское училище тоже не поступил, и мы, усталые, но непобежденные, вернулись в родной Тамбов. Впечатленияот Питера были колоссальные. Желание учиться и жить в городе на Неве было настолько большим, что я даже хотел устроиться лимитчиком в пожарную часть и быть вольнослушателем в Академии художеств. Но… нет, судьбе было угодно, чтобы осенью я устроился на работу в Тамбовский дворец пионеров художником-оформителем. В свободное время ходил рисовать в художественную школу. Директором там в это время была Алла Никитична Ляпина. Она была сторонницей раскрепощения творческой личности и к классическому штудированию не питала особых симпатий. Но к нам была настроена доброжелательно и нашим занятиям не препятствовала.Вдобавок ко всему я еще посещал художественный факультет в педучилище, рисовал и писал с натуры живую модель. Дома для души делал сюжетные композиции, иллюстрации к классике, что-то на исторические темы. Времени не хватало, дел было невпроворот: работа, подготовка к поступлению, творческая работа с композициями… Так что год пролетел быстро, и я снова поехал испытывать судьбу. В институте И.Е. Репина меня в этот раз даже не допустили к сдаче экзаменов. Я решил попробовать свои силы в Москве, в Суриковском институте.После Ленинграда впечатления от Суриковского института были самыми прозаичными. Ощущение казенного дома, неухоженного и заброшенного, осталось во мне до сих пор. В Суриковском мои композиции и рисунки понравились, но до экзаменов и тут не допустили, вяло мотивируя малым количеством работ маслом, рисунков обнаженной модели и отсутствием «училищного» образования. Пришлось вернуться в Тамбов. Подумав и посоветовавшись с друзьями и близкими, я принял решение, во многом определившее мою дальнейшую жизнь: поступать в Пензенское художественное училище имени К.А. Савицкого. Его статус и уровень подготовки в стенах училища в то время были одними из лучших в России. А выпускников Тамбовской художественной школы благодаря хорошей выучке принимали охотно.Я без особого напряжения сдал вступительные экзамены, и даже было предложение зачислить меня на более старший курс. Но впереди ждала армия, и предпринимать что-либо не имело смысла. Я проучился всего два месяца, и это время навсегда отпечаталось в памяти.Что такое училище тех времен? В основном 20-30-летние бородатые парни, упрямо ищущие смысл бытия, жадные до знаний, постигающие тайны живописного ремесла. Прошедшие огонь и воду, они были ведомы по жизни высшей идеей -служением искусству. Были и конъюнктурщики, но не они определяли славу пензенского училища. Тогда еще в его стенах витал дух И.С. Горюшкина-Сорокопудова. У нас преподавали его ученики, в душах которых горела страсть к творчеству: они понимали нас, молодых, жадно ищущих истину.Но все миновало как сон… И вот я, уже в армейской робе, вытягиваю шаг на плацу. В армию шел с чувством обреченности. Не писать и не рисовать для меня означало духовную смерть.Однако два года службы в стройбате, а именно в этих «королевских войсках» я оказался, не прошли для меня даром. Я увидел жизнь такой, какая она есть. Разные попадались люди… Но молодость, оптимизм, вера в свои силы не давали унывать. Помимо работы с «ломом и лопатой», я умудрялся еще и рисовать. Именно в армии я хорошо освоил рисунок, развил фантазию и воображение. Так что бесследно для меня это время не прошло. Два армейских года я всегда вспоминаю с налетом легкой грусти и некоторой иронии.И вот я снова в милой старой Пензе среди бородатых и длинноволосых парней. И сам я такой же. Для меня этот период в жизни до сих пор остается самым ярким, увлекательным и волнующим. Молодость, среда художников, верящих в идеалы большого искусства и в свои силы!Материально я обеспечивал себя сам, хотя родители — светлая им память! — старались по мере возможности мне помочь. Политагитация в то время в Пензе, да и во всей России была поставлена на производственные колеса. Работы художникам хватало, да и платили неплохо. Главное — не лениться и успевать учиться, творить и зарабатывать. Мне удавалось это совмещать.Руководителем мастерской, где я учился, был директор училища Юрий Константинович Бельдюсов. Высокая должность не погасила в его душе искренней привязанности к искусству. У Юрия Константиновича было художественное образование, он занимался графикой и живописью. К нам, молодым и горячим, он относился с отеческой доброжелательностью. И часто, стоя у него в кабинете па аудиенции, мы за очередное прегрешение смиренно выслушивали его назидания. Он говорил их под аккомпанемент строгих, но таких милых нравоучений нашего завуча Доры Лазаревны. Никто из нас никогда не обижался, мы понимали, что «получаем» за дело.Большинство студентов имели за плечами среднюю школу, и мы не посещали часть «предметов», а посвящали свободное время библиотеке и этюдам. Училищная библиотека была основательной. В ней хранились издания еще начала XX века по костюму, живописи, рисунку. Очень много имелось классической художественной литературы. Мы все с упоением и вниманием просматривали и прочитывали. Не забыть зимних вечеров, когда мы собирались у кого-нибудь на квартире. Тут-то и начинались жаркие дискуссии.Борис Ткачев, Володя и Николай Кудрявцевы в училище в Пензе оказались на разных курсах, но это не разобщило их. Училище было в этом плане демократичным. Семнадцатилетние ребята и тридцатилетние мужи общались на равных, и никому в голову не приходило оглядываться на возраст или социальное положение. Это было уникальное братство единомышленников и единоверцев. А вера была одна — искусство! И пусть порой не хватало денег, а то их и вообще не водилось, но всегда находились родственные души, а значит, похлебка с хлебом, чай и душевные разговоры были гарантированы.Больным местом для приезжих стал квартирный вопрос. Холсты, краски с запахом скипидара и керосина не вызывали расположения к нам у жителей Пензы. Нередки были ситуации, когда за год приходилось менять три, а то и четыре квартиры. Хозяева попадались тоже разные. Порой гоголевские и чеховские персонажи так колоритно дополняли наш и без того разнообразный быт, что казалось, будто XIX век и не уходил… Но это уже другая история, учившая нас с юмором относиться к действительности.Там же в училище я познакомился со своей будущей женой Татьяной Коноваловой, талантливой художницей и чутким, добрым человеком. Мы вместе учились в одной группе и — снова судьба! — скоро соединили свои жизни.Много талантливых и даровитых ребят я встретил в училище. Каждый мечтал стать большим художником. Увы, стали ими единицы — наиболее упорные, устремленные и одержимые искусством люди.Творчество — это своего рода крест. На художника возложена миссия пророка, и через живопись он выражает не только свои эмоции, но и отношение к миру, определяя место человека в нем.Служители искусства всегда были посредниками между миром реальным, земным, и миром высшим, духовным. Но мир земной давил на художника, порой превращая творца из посредника в «прислужника» сильным мира сего. Подобное происходит и в наше время. Разложение формы, а не ее созидание, отсутствие высшей цели характерно для времени, когда духовные поиски подменяются поиском удовольствий. К счастью, в те беззаботные годы мы, «духовной жаждою томимые», верили в торжество разума, и нам казалось, что никакая сила не способна сломить свойственный нашему поколению дух созидания.Не придавая большого значения житейским невзгодам, мы много работали. В училище была хорошая традиция — каждое полугодие, отчитываясь за работу в натурных постановках и композициях, мы показывали домашние наработки. За них ставились оценки. И было интересно видеть «полет мыслей» молодых художников. Творческие фантазии оценивались за шумными студенческими застольями. Дорогого стоило — сравнивать свой творческий потенциал с возможностями других, перенимать лучшее и делать выводы как из своих, так и из чужих ошибок. народных сказаний и преданий. Он посоветовал мне поступать на графическое отделение в Суриковский институт.Шел 1980 год. Проходили Олимпийские игры в Москве, и время экзаменов в Суриковском институте было передвинуто на осень. По старой памяти я решил попробовать свои силы в городе на Неве.Судьба же в очередной раз показала мне, в каком направлении я должен двигаться: в институте Репина меня даже до экзаменов не допустили. А в сентябре я уже сдавал в Суриковский институт.Красный диплом выручил меня. Специальные предметы я сдал на «отлично» и автоматически освобождался от сочинения и экзамена по истории.Начался новый этап в моей жизни. Я поступил в лучший институт на лучший факультет и с большим энтузиазмом взялся за учебу. И хорошо, что за плечами у меня было долгое время учебы. Порой я мог позволить себе некий «досуг», чтобы заняться творческой работой. Привычка вести параллельно с учебными постановками свои композиции сохранилась у меня еще с художественной школы. Я и не предполагал, какую важную роль это сыграет после окончания института.Моя жена Татьяна Коновалова осталась жить и работать в Тамбове. Раз в месяц я регулярно выбирался на родину на пять-шесть дней — отдохнуть и повидаться с семьей. Заодно работал над картинами, делал иллюстрации к произведениям Пушкина, Лермонтова. Финансовая проблема уже не стояла так остро. Еще в училище мы с женой неплохо заработали, и я отложил деньги на учебу. С родителей брать деньги я позволить себе не мог. Напротив, старался сам хоть немного им помочь. Так что в отличие от многих душа у меня болела только об учебе и картинах.Я жил в общежитии при Суриковском институте. Общежитие было хорошее — комнаты в основном на двоих. Главной задачей стало найти подходящего напарника -не «гусара» и гуляку. Разными были соседи по общежитию, но после занятий в институте мне все же удавалось вечерами рисовать в общежитии. За пропуски занятий нас особенно не ругали, секретарь факультета Анна Дмитриевна, добрейшей души человек, старалась не замечать наших прогулов и решала многие наши вопросы.Как раз в это время в институте вел мастерскую портрета Илья Сергеевич Глазунов. Я с интересом слушал его рассуждения на тему истории и искусства. Это позволило по-иному взглянуть на многие проблемы. Одно время я даже хотел перевестись в его мастерскую. И он, посмотрев работы, одобрил мое намерение.Но волею судьбы я остался учиться на графике.Москва в 1980-е годы еще не подверглась нашествию тотальной реконструкции. Архитектура Таганки, да и в целом старой Москвы, сохраняла еще дух прошлых веков. Оставались даже одно- и двухэтажные деревянные постройки. Это сегодня не понятно, что такое Москва — Лос-Анджелес или Рио-де-Жанейро…А тогда это была милая старая столица матушки России. Мне нравилось бродить по ее тихим улочкам и переулкам, заходить в Андроников монастырь, гулять вокруг него. Все дышало патриархальностью и спокойствием, внося в душу умиротворение, настраивая на лирический лад. Я часто заходил к моим добрым родственникам — ПетруФедуловичу и Лидии Ильиничне Ольшанским. Они всегда были очень рады видеть меня. Сергей и Юрий — их сыновья и мои двоюродные братья — были общительными ребятами. Сергей — футболист, игравший в ЦСКА, Юрий — мой ровесник, работал в энергетике. Я отдыхал душой, общаясь с ними. И теперь, когда бываю в Москве, останавливаюсь у них, и мы вспоминаем былые времена.А жизнь в институте шла своим чередом. После второго курса предстояло распределение по мастерским. Их на факультете графики было три — станковая, плакатная и книжная. Меня распределили в книжную мастерскую.Возглавлял ее в то время классик советской иллюстрации Борис Александрович Дехтерев. Система обучения у него основывалась на классическом принципе: строгий рисунок, деликатный цвет, уравновешенная композиция. Это во многом совпадало и с моими в основном уже сформировавшимися к тому времени вкусами и понятиями об изобразительном искусстве. Так что особенно перестраиваться, подстраиваясь под требования мастерской, мне не пришлось. Я старался по мере возможности выполнять все предписания мастера. До сих пор творческое наследие Б.А. Дехтерева является для меня одной из вершин отечественной иллюстрации.Хорошо было то, что приходилось делать много композиций в иллюстрациях к книгам. И порой небольшие замечания по поводу того или иного сюжета наталкивали на размышления о форме, пластике, цвете. Профессионализм и изысканный вкус — все это требует времени, труда, размышлений. Именно это старался развить в нас Борис Александрович. Именно в этом направлении работали с нами его ассистенты, большие профессионалы и внимательные наставники Алексей Александрович Парамонов, Юрий Михайлович Ракутин, Герман Алексеевич Мазурин. Они настойчиво и целенаправленно подводили нас к правильным представлениям о композиции, форме, цвете, ритме, справедливо полагая, что творческий процесс у художника должен быть непрерывен. Важную роль в этом играет подсознание. Факты, темы, образы, постепенно собираясь воедино, систематизируются, выстраиваются в концепцию. Приходит такой момент, когда появляется желание открыть зрителю свое мироощущение и миропонимание.Еще учась в институте, я начал принимать участие в выставках в Тамбове. Работал много, и мне было что показать. Коллеги по ремеслу неоднозначно воспринимали мои картины. Больше всего их волновало, что я, график, пишу маслом полотна. При этом забывалось, что я в училище получил профессиональное живописное образование.Приезжая в Тамбов, я работал над триптихом по Слову о полку Игореве. Эта тема меня волновала еще в училище. Образы вещего Баяна, Ярославны, самого князя Игоря постоянно занимали, занимают и будут занимать воображение русских художников. С каким удовольствием и вниманием я слушал лекции о русском искусстве на занятиях Николая Николаевича Третьякова. Это помогало мне, расширяя сферу поисков образа, цвета, содержания. И замечательно, что вышла и увидела свет его книга Образ в искусстве. Низкий поклон всем, кто помог в издании прекрасной книги.На пятом курсе у нас начиналось особое время: мы выбирали темы для диплома. Меня в то время интересовал стиль модерн. В этом стиле я и задумал проиллюстрировать сказку Али-Баба и сорок разбойников. Собирал и внимательно рассматривал книги по восточной миниатюре, оценивая красоту декора и цвета. В своих иллюстрациях я попытался соединить строгость академической школы с красотой восточной миниатюры. Не все вышло, как хотелось, тем не менее работа получилась интересной. Мне даже предложили повторить ее для издания в «Детской литературе».Тогда же я познакомился с главным художником издательства Владимиром Петровичем Пановым, впоследствии возглавившим книжную мастерскую в Суриковском институте. Художник с высочайшим интеллектом, изысканным вкусом, он тоже в свое время прошел выучку у Дехтерева. До сих пор мы постоянно встречаемся, и, говоря с ним о жизни и творчестве, я всегда с большим вниманием и уважением прислушиваюсь к его деликатным замечаниям и советам.Шесть лет учебы в институте не прошли даром. Встречи, общение -все это в той или иной мере обогатило и расширило и технический, и творческий потенциал. Параллельно с учебой я работал и над сюжетными картинами.Защита диплома прошла хорошо. В это время в книжной мастерской преподавали Ю.М. Ракутин и Г.А. Мазурин. По поводу диплома я часто общался с Германом Алексеевичем. Его богатый опыт и широкий кругозор обогатили меня: я много размышлял о ремесле художника. Когда оказываюсь в Москве, всегда встречаюсь с Германом Алексеевичем, и в разговорах об искусстве и творчестве мы оба отводим душу…Теперь, окончив институт, я встал перед дилеммой: остаться в Москве (но при этом потратив колоссальные усилия и время на обустройство жизни) или вернуться на родину в Тамбов. В этом городе творческая жизнь была малоактивна и существовала опасность превратиться всего лишь в очередного дипломированного специалиста. Однако имелись и плюсы: Союз художников советского периода хорошо обеспечивался заказами. Вступившие в Союз художников СССР имели мастерские, были обеспечены работой и поездками на творческие дачи. Обладали возможностью «работать по вдохновению». Словом, «серебряный век» российского искусства. Все остальное зависело от потенциала и целеустремленности художника.Я выбрал Тамбов. К этому времени у меня уже подрастала дочь Наташа. Жена работала художником-модельером на трикотажной фабрике. Обосновались в пристройке к родительскому дому без удобств. Но после пензенских квартирных баталий этот вариант показался приемлемым.В Тамбове меня приняли на работу в художественный фонд. Три года я имел права члена Союза художников СССР. Соответственно мне полагалась мастерская, квартира и я был обеспечен работой.Мастерскую и квартиру мне, разумеется, не дали, а вот с работой все обстояло нормально. Я делал росписи, портреты, пейзажи, натюрморты. Как правило, художественный совет с небольшими замечаниями, а порой и без них принимал работу. Все это неплохо оплачивалось. Кроме того, мне периодически давали заказы на иллюстрирование книг в московских издательствах. Это стало неплохой прибавкой к семейному бюджету. В плане духовного и творческого роста выручали книги. За годы учебы в Москве у меня собралась хорошая библиотека, в которой были книги по искусству, философии… К тому же я периодически выбирался в Москву и ходил на выставки, в музеи. Общался с собратьями по искусству и в Москве, и в Тамбове. Тогда в Тамбове работали хорошие профессионалы — А.П. Краснов, Е.В. Рябинский, Е.В. Соловьев, прошедшие Академию художеств и имевшие большой жизненный и творческий опыт. Одним словом, в плане общения и информации я не был ущемлен.Время шло. В 1987 году у нас родился сын. День рождения малыша совпал с днем рождения дедушки, и в его честь мы назвали сына Михаилом. Забот прибавилось, дочке Наташе к этому моменту было уже четыре годика, и она как могла помогала маме.В Тамбовском союзе художников отношения с товарищами по ремеслу были нормальными. Надо отметить уникальность жизни художников того времени. О дне грядущем у большинства граждан голова не болела. Работой мы были обеспечены, соответственно финансовая сторона жизни нас не беспокоила. Нередкими были шумные застолья в мастерских и коридорах союза, даже в период бездарной горбачевской борьбы с виноделием. Разговоры об искусстве и, разумеется, о политике велись шумно и вдохновенно. Хором пели народные песни. Словом, старые добрые годы, империя времен упадка… Создание Общества трезвости, в которое я, к сожалению, так и не вступил, придавало даже какой-то «шарм» нашей тогдашней жизни. Я продолжал работать: писал сюжетные картины, много занимался графикой и иллюстрацией. Мне захотелось поработать над портретами. И, надо сказать, задача оказалась не из легких. Даже при знании формы создать законченный образ, а не очередную постановочную работу на уровне институтского задания оказалось непросто. Передать характер модели, глубину души — все это пришлось осваивать почти заново.На одной интуиции и творческом вдохновении далеко не продвинешься. Выручила библиотека. Смотрел мастеров Ренессанса, барокко, изучал передвижников, делал выводы, учился. Процесс профессионального и духовного роста требует большого напряжения. Умение подвергнуть анализу и осмыслению работу мысли и руки, увидеть ее со стороны непредвзятым взором — это залог роста художника.В 1989 году я вступил в Союз художников СССР, переименованный позже в Союз художников России. Члену союза полагались заказы, со временем я мог получить мастерскую. Повышался социальный статус вступившего в союз, правда, работы лучше от этого не становились. Участие в выставках тоже не гарантировалось. А это была единственная в то время возможность показать свои картины зрителю и взглянуть на себя как бы со стороны. Для того чтобы попасть на региональную, республиканскую, а тем более Всероссийскую выставку, требовались в основном усредненные проходные работы, не раздражающие членов выставкомов. Картины на тему славянской истории, даже в хорошем классическом исполнении, показывать было бесполезно…Я по-прежнему работал в живописи и графике. Как правило, поработав над картиной дня три-четыре, я оставляю ее и делаю другую. В период 1989-1992 годов работал над Славянской былью, Преданием о Святославе, Сечей на Днепре. Это картины по русской истории и посвящены они князю Святославу, великому человеку, не понятому современниками и не вполне оцененному потомками.Дух героического и тревожного времени, когда постоянные набеги кочевников со стороны «дикого поля» требовали от славян мужества и доблести в ратном деле, я пытался передать в картине Славянская быль.По-прежнему работал и над восточной тематикой: меня увлекали колорит, цвет, экзотика. К тому времени относятся картины Сказка Красного дворца, Виктория, Сказка попугая, показывающие размеренный восточный быт и его завораживающий неповторимый праздник красок.В это же время было написано несколько портретов — Миша и Наташа, Валентина, Портрет новогодний. Были начаты и жанровые картины — Сторожа и На конюшне. Отдельным циклом шла экологическая тема, раскрывающая духовную нищету современного мира: Сон разума рождает чудовищ, Триумф Иродиады, Изгнание торгующих из храма, Помни Имя свое.К началу 90-х годов у меня набралось достаточно и живописных, и графических работ. Я подумывал уже о персональной выставке. Хотелось посмотреть на созданное, наметить новые вехи.Но тут грянула перестройка. В который раз в России очередной благодетель в очередной раз решил осчастливить народ. Начались очередное «раскулачивание» и передел государственной собственности.Как всегда в таких ситуациях, самой ненужной оказалась культура. Художники, как и вся интеллигенция, автоматически причислялись к «группе риска».Развал, а затем и упразднение художественного фонда, отсутствие заказов и, соответственно, денег на жизнь в очередной раз проверили нашу способность к выживанию — как на бытовом уровне, так и в творчестве. Меня спасала рабоче-крестьянская закалка. Любовь и привычка к труду были воспитаны во мне родителями. Работы я не боялся и занялся выращиванием картофеля, овощей, развел кур — благо частный дом позволял.Одним словом, со скрипом, но выползал. Наряду со всем писал и картины. Вообще, творчеством мне приходилось и приходится заниматься как бы в свободное от дел время.Так что, как говорится, «на войне как на войне». Графику и книжную иллюстрацию, к сожалению, пришлось предать забвению, поскольку многие издательства ушли в небытие или были на грани этого.Тогда же, в 1992 году, приобрел небольшой домик в деревне: из-за чудовищной инфляции цены были низкие. Тесное общение с землей и реальный контакт с природой очищали и облагораживали душу. Рождались новые идеи, мысли, образы. Земля была, есть и будет нашей кормилицей.Незабываемые впечатления остались от работы на пасеке. В то время мой брат Анатолий занимался пчелами и на лето выезжал за город. Я регулярно выбирался к нему — и помочь, и отдохнуть. Не передать словами ликование в душе, когда перед тобой огромное пространство лесов и долов, а над головой небесная бездна — и никого кругом. Ощущение Вселенной и микрокосмоса Земли — незабываемо.Желание поделиться впечатлениями всегда преследует художника. Я не являюсь исключением. Большое количество этюдов, зарисовок — это не только выход для чувств, переполняющих сознание и душу, но еще и хороший багаж для работы с картинами. Купава, Лель, Берендеи, Весна языческая ~ они были созданы благодаря впечатлениям, полученным там, на лоне природы, где цветы и полуденный ветерок шепотом открывали мне свои секреты.А чудовище с табличкой «перестройка» продолжало разгуливать по России. Духовные ценности задвигались в тень, и оттуда, из тьмы, выползали лицемерие, ложь, продажность…Но нет худа без добра! В этот период у художников появилась реальная возможность выставляться, так как ослабели диктат и контроль.В 1993 году, собрав остаток сил и средств, я организовал в картинной галерее Тамбова персональную выставку, которая стала итогом моей творческой деятельности, в основном за прошедшее десятилетие. На ней было представлено более трехсот живописных и графических работ.В сложное и неопределенное время то прекрасное, что есть в искусстве, помогает нам попять смысл бытия. Жизнь нашего поколения проходит в эпоху, когда духовные ценности, накопленные и приобретенные человечеством, оказались вдруг ненужными. «Золотой телец» стал кумиром масс. Для художника самым главным стало лишь самовыражение, а на мой взгляд — самовырождение.Я выставил картины, утверждающие созидание. Классическая ясность идей, определенность тем и сюжетов, простота восприятия жизни в целом привели меня в ряды художников-неоклассицистов — в искусстве и жизни. Традиции русского и мирового искусства, в основе которых лежит истина, дороги мне, они дают силы в самые трудные моменты жизни.На этой выставке побывало много зрителей, и я надеюсь, что большинство из них уносило в душе свет гармонии и тепло надежды. Мне было очень приятно сознавать это и, наблюдая за реакцией людей, убеждаться, что не зря потрачены время и силы в поисках формулы прекрасного. Желание созидать переполняло меня, и это стало залогом новых открытий.И еще один положительный момент стал итогом этой выставки. Работы заинтересовали тамбовского градоначальника Валерия Николаевича Коваля, к сожалению безвременно ушедшего. Человек большой эрудиции, искренне любивший свой город, он принял решение о приобретении моих картин для города в обмен на квартиру. Правда, пришлось потратить много сил, общаясь с чиновниками и их бюрократическими заморочками. К счастью, все это в прошлом…К тому времени у меня уже была мастерская — на чердаке двенадцатиэтажного дома. В 1989 году группа молодых художников с разрешения городских властей своими силами и на собственные средства обустроила чердачные помещения под мастерские. Несмотря на то что под бетонной крышей летом было жарко, зимой холодно, мы могли работать.Итогом совместной жизни и работы стало наше объединение, которое мы назвали «Художники на крыше». С 1993 года перед Новым годом и Рождеством мы стали регулярно устраивать групповые выставки под эгидой объединения. Тамбовский союз художников в этот период находился в глубокой коме. Люди еще не смогли прийти в себя от происходящих в стране изменений. И наши выставки были тогда событием для почитателей и любителей искусства. Областное и городское управление культуры и директор картинной галереи Тамара Николаевна Шестакова всегда шли нам навстречу, и проблем, где выставиться, не возникало.Разнообразие творческих индивидуальностей и живописных манер создавало неповторимый колорит и «настроение» выставок. На устраиваемой ежегодно выставке художники показывали новые работы, созданные за год. Мы были молодые, активные, устремленные, и наши выставки оставили заметный след в будничной жизни Тамбова. Событием явилась и наша юбилейная выставка в 2003 году, посвященная десятилетию объединения.С 1995 года с группой художников я стал регулярно выставляться в Центральном доме художника на Крымском валу в Москве. Большие светлые залы ЦДХ позволяли совершенно в ином пространстве посмотреть на свои работы. В мастерской глаз настолько привыкает к ним, что порой не замечаешь даже элементарных промахов и ошибок. Другое дело огромная стена, и твоя картина как «голый король»: ничего не утаишь, не замаскируешь.Как правило, я и после выставок продолжаю работать над картинами. Достижение совершенства в работе — тернистый путь истинного художника. Я выбрал его, а что получится, решит время. Художнику при жизни редко удается увидеть, насколько значимо его искусство.А перестройка продолжалась…Трикотажная фабрика, на которой работала супруга, пришла в упадок, и Татьяна уволилась.Она начала писать тамбовские пейзажи: леса, поля и реки, летнее изобил

Художник Ольшанский Борис Михайлович

- продать, оценить картину, живопись.

Если вам нужно продать картину, продать антикварную живопись, графику, рисунки, этюды, картины маслом или картины в раме, наша команда готова предложить свои услуги. Мы предоставляем бесплатную оценку вашего искусства и профессиональную поддержку в его продаже. С нашими экспертами вы найдете надежного партнера в Москве, который поможет сделать процесс продажи и оценки максимально простым и выгодным.